Александр Соколов: Фотограф — это художник, а не бизнесмен

На вопросы ИАА «УралБизнесКонсалтинг» ответил фотограф Александр Соколов.

— Александр, не так давно вы посетили фотовыставку «Арт-Пари», проходившую в Париже. Чему было посвящено это мероприятие? Было ли оно организовано для профессиональных фотографов?

— Нет, оно было не столько для фотографов, сколько для покупателей и дилеров, торгующих фотографиями как предметами искусства. Там не было фотофестиваля, на котором проводят мастер-классы, обсуждают тенденции. Это была просто голая демонстрация и купля-продажа работ, которые признаны предметами искусства. И в этом есть несомненный плюс, ведь такой формат помогает в полной мере оценить работы фотографов.

— Каким образом на выставку попадают фотографии?

— Изначально снимки выкупаются галереями, именно они представляют авторов. Самим авторам удобнее делегировать полномочия галереям представлять их работы, потому что, как я считаю, творчество это не бизнес, но при этом никто не исключает его высокой доходности.

В Европе автор как физическая единица не имеет возможности осуществлять коммуникативную деятельность, заниматься вопросами продажи и прочими вещами в силу того, что он ценен прежде всего как автор, и заниматься организационной работой в ущерб творческой — это нонсенс для европейцев. В этом большое отличие от России. Европейские фотографы, позиционирующие себя как художники, артисты, подобных вопросов даже не касаются. Работы появляются на стенах с помощью простого механизма: сначала они выбираются кураторами галерей, а потом уже вывешиваются напоказ.

«Арт-Пари», как и многие другие экспозиции — это результат работы галереи по отбору и представлению своего видения актуальной современной фотографии, нежели авторов.

Фотографы могут заниматься своим творчеством, работая в узком направлении, и не ориентироваться на рынок — это и невозможно, потому что он изменчив. Это задача именно галереи, они должны согласно тренду сезона доставать работы из своих запасников и выставлять то, что актуально.

— Вы, сторонник «материальной» фотографии, считаете, что она должна быть напечатана на бумаге, с понятной историей воспроизведения фотографии и с определенной гарантией ее существования в определенный промежуток времени. Почему? И относится ли это только к черно-белой фотографии, которая развивалась столетиями, или и к цветной, существующей лишь короткий промежуток времени. Ведь никто не знает, что будет с цветными отпечатками через 50 лет, и с технологиями, по которой они изготовлены?

— Это не совсем так. Существует множество способов печати цветной фотографии, но признанными из них являются два — это илфохром и C-print. Это печать, предусматривающая очень высокое архивное качество и широкий тональный диапазон, что позволяет работать с тональными акцентами в отпечатке с ювелирной точностью. К слову сказать, она существует как полностью в аналоговом виде — прямой проект с негатива и в современном виде — цифровая печать. Но этот вид печати происходит очень интересным образом. Бумага-носитель — та же самая фотографическая, но экспонирование осуществляется лазером.

— В России, в частности в Екатеринбурге, есть доступ к этим технологиям?

— В России — нет. Фотографы из Екатеринбурга могут, конечно, это сделать, но дистанционно, заказывая печать за рубежом. Но ведь нужна такая вещь, как контроль отпечатка. Автор должен посмотреть и понять, устраивает его результат или нет, следовательно, желательно его частое присутствие там, где происходит печать. Не говоря уж о ценности именно авторской печати.

Руководители галерей, во Франции есть такая должность, как «консерватёр», concervateur, это даже не управленец, а тот, кто следит за коллекцией, обновляет ее, разбирается в стилистических направлениях… По-русски это совершенно не объяснить в силу отсутствия группы понятий в нашем языке — пусть будет на французском: concervateur, c’est une personne exerçant des fonctions scientifiques ou d’encadrement dans le domaine de la culture et plus spécialement du patrimoine… Он, как шеф-повар в ресторане, а не директор, управляет всеми процессами в заведении, физически там происходящими. Я видел неоднократно, что портфолиоревью происходит в одном и понятном виде этим людям, а именно — в виде готовых, напечатанных работ, являющихся полным отражением того, что вообще хотел сказать автор.

Человек приходит с коробкой, открывает ее, достаются работы, начинается предметный разговор. Другого времени у этих людей рассматривать какие-то изображения в Интернете, в блогах нет. У галерей достаточный поток людей, готовых принести оформленные работы, которые можно физически посмотреть в определенное для этого время, провести беседу, сделать какие-то выводы.

У них просто нет времени смотреть что-то на другом носителе и оценивать это. То есть потенциальная оценка отснятого материала на других носителях совершенно не гарантирует того, что это будут физически готовые, интересные, правильные, корректно выполненные работы, поэтому отправлять по почте или показывать на iPad — бесполезно. В галереях, ценящих свое время, этим даже не занимаются.

— Сколько будет стоить российскому фотографу печать 20 снимков для портфолио, чтобы предоставить галерее?

— Порядка 50 долл. США за снимок. То есть тысяча долл. США плюс пересылка. Но не стоит забывать про характер печати, дальнейшее изображение, должен быть колоссальный опыт работы с материалом. Недостаточно взять отсканированный файл и начать с него что-то печатать. Каждый материал имеет свою емкость и свой предел, нужно работать именно с материалом. Как минимум очень хорошо было бы находиться возле этой печатной лаборатории, а еще лучше — это осуществлять самому.

Ведь контроль зачастую того, что ты можешь себе позволить с фотографическим изображением, без конечного материала невозможен. Как понять, как распространяются градации в тенях, до какой точки они пойдут, где затухнут, где станут темнее, светлее, где свет превратится просто до пятна, или он будет осторожно сохранять цвета. Все это можно понять, только работая с материалом. Зачастую возможны такие варианты, что имея какое-то портфолио и снимки, предугадать, как они поведут себя на других материалах невозможно, потому что нужно было думать перед съемками.

Должны быть предприняты титанические усилия во время съемок, взять и подтянуть тени в редакторе при аналоговой печати фактически невозможно, поэтому об этом нужно думать в процессе съемки, тщательно подбирая сюжеты. Что-то придется отклонять и работать очень чисто технически, потом этих ошибок не исправить. Гораздо терпимее С-print потому, что он изначально придуман для печати цветного негатива, где пространства больше.

— Допустим, для технической части можно найти партнеров, студию, выучить язык и во всем разобраться. Но ведь изготовление фотографий согласно техническим параметрам галереи не может гарантировать покупку работы, должна быть еще содержательная часть?

— Хочу отметить, что содержательная часть фотографии, связанная с модой и трендом, часто меняется. Я еще раз подчеркиваю сезонность. Сегодня у нас интересна винтажная стилистика Ньютона, завтра мы начнем вспоминать подвиги Картье-Брессона, послезавтра начнем исследовать забытое творчество фотографов, снимающих британскую панк-сцену 80-х.

— Какой тираж интересует галерею?

— Тираж — на усмотрение автора. Но чем меньше снимков, тем будут интереснее и уникальнее отпечатки.

— Недостаточно прийти в галерею и показать идеальные с технической точки зрения работы, но еще должна быть сама фотография, сюжет. Как на этой выставке отбирают содержательную часть?

— Безусловно, учитывается и эстетическая часть при отборе работ. Но берется во внимание не сама тема с точки зрения социальных процессов, социальной значимости, а именно эстетическая ценность. Можно взять любую социальную тему, и в какой-то момент времени она будет актуальна.

— Что надо фотографировать, чтобы твои работы взяли галереи?

— Вопрос не в том, что надо снимать, это абсолютно не важно.

— Можно снимать все что угодно?

— Конечно. Это вопрос авторского видения и возможность интерпретации. Этим автор и интересен.

— Какие тренды доминировали на выставке?

— Покупали винтаж, работы Вивиан Майер были представлены одной нью-йоркской галереей. Снимки старые, но напечатаны со старых негативов по-новому. Были взяты негативы середины ХХ века, отретушированы, напечатан аналоговый тираж. Его продавала нью-йоркская галерея, которой сейчас принадлежат права на снимки. Еще покупали вещи, которые можно назвать абстрактным фигуративным фотографическим искусством. То есть социальная привязка к сюжету где-то была сильнее, где-то меньше, но в целом это попытка интерпретации творческим визуальным языком происходящих событий, а не прямой показ.

Фактически не было продано ни одной фотографии, связанной с какими-то персонами, как это принято в России. Совершенно нелепое сравнение, но если вспомнить стиль «Коммерсанта», где на снимках представлены только одни «говорящие головы», то, напротив, на этой выставке не было ни одной «говорящей головы». Привязка к личности отсутствует полностью. Максимум — это чувство эпохи, в которую работал автор или которую хочет интерпретировать сугубо визуальными средствами. Разговоры типа «здесь изображен Михаил Палыч, и мы его должны очень уважать», даже не начинались и не начнутся никогда.

Если говорить о сюжете, о его социальной части, то у автора есть возможность ее интерпретировать. Ведь прямого показа нам хватает нынче в соцсетях и «Инстаграме». Прямой показ в фотографии зачастую утратил функцию прямого показа. Она, как живопись, сейчас не нуждается в таком подкреплении, с ним не дружит.

— Как организовано взаимодействие фотографа с инфраструктурой, которая печатает фотографии?

— Это очень интересный вопрос. Сказать, что можно взять деньги и арендовать студию — это очень большое заблуждение. Взять деньги и распечатать свои фотографии скорее нельзя (я говорю о действительно большой и серьезной работе, а не о 5-10 отпечатках в год), потому что в Америке и Европе к деньгам, завезенным на территорию, и тем более большим суммам, тратящимся и расходующимся как-то не так, относятся очень чувствительно. Нельзя продать нефтяной бизнес на Ямале, взять деньги и поехать с ними работать в Италию, заниматься творчеством, потому что это деньги непонятного происхождения. Они в любом случае будут либо экспроприированы, либо арестованы, либо заморожены, либо растранжирены.

Вот в этом контексте, потому что фотография — это не бизнес, а скорее грантовая деятельность, является тем самым, что в состоянии помочь содержать именно художников-фотографов.

Гранты резидентам предоставляют зачастую в виде прямой материальной помощи, выраженной в материалах, оборудовании. То есть приезжайте к нам на три месяца, напечатайтесь, пожалуйста, мы вам дадим материал, лабораторию, приезжайте. Не надо денег, не надо покупать лабораторию, не надо покупать лофт, потому что вы столкнетесь с финансовыми проверками, когда вас будут спрашивать, на какие деньги это куплено и почему. Это нормальная психология людей, у которых средняя зарплата 1,3-1,5 тыс. евро в Европе, которые физически не могут купить никакой лофт и тем более дорогое оборудование и прочие вещи. Это физически невозможно, и другая манера поведения вызывает вопросы.

То же самое, но в меньшей мере, касается США. И именно некоммерческая деятельность, связанная с грантами, конкурсами и с прямыми покупками работ, это более важно, чем розовые мечты, которые никогда не воплотятся, что можно что-то купить и забацать. Этот фокус не пройдет.

— Получается замкнутый круг. Чтобы получить доступ к печати, пригодной для коллекционирования, надо быть уже фотографом с именем и бэкграундом?

— Нет, надо участвовать в процессах соискания грантов в различных культурных программах, это единственный путь. Если вы появитесь на пороге европейской печатной лаборатории с 30 тыс. евро в кармане (а это не такая большая сумма для этих процессов, учитывая стоимость напечатания и оборудования), тут же прибегут жандармы и у вас ее отберут.

Давайте конкретный пример. Я не являюсь гражданином Евросоюза, открытие полноценного счета на этой территории, не будучи резидентом и гражданином, для нас практически невозможно. А если и возможно, то только с четким объяснением откуда деньги.

Вы готовы объяснить схему приобретения вашего капитала до каждой копейки? Это невозможно. Соответственно, когда ситуация складывается таким образом, что художник пришел открыть счет, он получил грант в 30 тыс. евро, эта ситуация прозрачная и всем понятная.

— Чисто теоретически, есть в России художник, и он хочет начать покорять Европу. Соискать гранты — это уже не его уровень, ведь здесь у него есть наработки, что-то заработано. Получается, что работающее поколение вообще отсечено от этого ресурса?

— Они отсечены от этого ресурса прежде всего даже по смысловым причинам. Основа, на которую опирается их творчество: они взаимодействовали с аудиторией здесь и как-то на этом зарабатывали. Об этом стоить забыть. Эти примеры, как творчество является успешным здесь, там они не будут работать абсолютно. Ведь занятие тонкими и очень скромными вещами, поражающими своей точностью, камерностью и прочим, это не то, что российскому художнику позволило бы развиться и вырасти на российском рынке. Он априори не стал бы тем человеком, о котором вы говорите, значит, он занимался другим, а с этим контентом делать там нечего.

— Ограниченное количество копий повышает ценность фотографий? Или это психологическая уловка?

— Если рассматривать историю искусства, то это не вызывает у меня никакого удивления. Если брать мастеров-живописцев даже эпохи Возрождения, они были ремесленниками. Воскресение Господне, Рождество Христово как сюжеты религиозные, или какой-нибудь другой сюжет, они их в своей жизни написали по 200-300-500 раз, зачастую разного качества, разной проработки. Какие-то были похожи на наши современные эстетические «иконы», какие-то нет. И та выборка, которая делается современными искусствоведами, она субъективна, потому что в творчестве каждого из них существуют ляпы и кривые подделки, и подделки для того, чтобы заказчик просто отстал и повесил у себя над столом эту картину. Факт тиража, он как риск существует в искусстве. И только время решает вопрос, потому что другие работы могут быть порваны, испорчены, потеряны. По факту, конечно, чем меньше тираж, тем лучше.

— Неужели не существует механизма, через который меценаты и грантодатели, финансируя какие-то культурные проекты здесь, могут получить признание там?

— Возможно. Но для этого нужны институты, которые занимаются сугубо этой деятельностью. Это не бизнес, это не прямые инвестиции, это должно быть постоянно действующей структурой, к которой есть доверие, а оно создается исторически. Опять приходим к тому, что не надо дергаться, надо начать дело и продолжать его постепенно и долго. Ничего быстро не получится сделать, если сначала переориентировать, начать, забросить, потом опять начать, бросить, сломать и потом все сначала.

— В нашей стране с непонятной исторической перспективой, когда люди больше, чем на два-три года вообще ничего не планируют, потому что не знают, чем все закончится, как можно планировать деятельность стратегической культурной институции?

— У меня нет ответа на этот вопрос, потому что я себя не связываю с творческим будущим в России. Я это могу честно сказать.

Я сделаю маленькое отступление. Оно на самом деле не относится напрямую к фотографии, а относится к тому осознанию, к котором пришел бизнес и собственники капитала. Им очевидно, что доступ к штучным ценностям, таким как произведения искусства, которые являются национальным достоянием многих стран, Италии, Франции, Великобритании, за любые деньги для них невозможен, а все остальное ребята уже купили.

В результате получается, что имеются капиталы, но они «токсичны», они не интегрируются в нормальную мировую систему, они не вывозимы, они остаются здесь, а с помощью финансового регулятора превращаются в ничто. Казалось бы, предметы настоящего искусства, не подверженные инфляции, могут быть способны сохранить капитал. Но страны, которые производят эмиссию денег, не заинтересованы в том, чтобы эти деньги возвращались к ним обратно. Если упростить схему, то она выглядит так: «Вы что, хотите нам обратно фантиков привезти?».

В результате многие культурные ценности не вывозимы с территории Евросоюза, они имеют статус национального достояния, даже те, которые находятся в частных коллекциях, и фактически само владение ими невозможно за любые деньги. В результате ситуация складывается плачевно, потому что по факту, кроме круга своих ближайших физических потребностей, богатый человек удовлетворить ничего не может.

Таким образом, те санкции, которые сегодня озвучены в отношении России, де-факто существовали всегда. Наш бизнес давно находится в ситуации, когда он не может купить многие ценности за свои деньги.

— К примеру, есть богатый человек, и он обладает неограниченными деньгами на территории России. Есть ли алгоритм вхождения в диалог на равных? Что он может сделать? Приехать и купить работы выдающихся местных фотографов и инвестировать эти деньги или выделить гранты? Как это можно сделать?

— Я думаю, что законодательство здесь не позволит развить деятельность. Нужно просто ехать в другое место и развивать активность на другом культурном поле, и другого выхода я не вижу.

— Почему не здесь?

— А какую юридическую поддержку он может получить в своей деятельности? Наше законодательство абсолютно не соответствует мировым нормам, которые связаны с искусством и авторством. Вы понимаете, что по своему статусу я здесь не художник, потому что теоретически по закону об авторском праве фотография относится к искусству, но по факту такой статус отсутствует. И, соответственно, каждый раз возникает такой вопрос, что я подтвердить свой статус за рубежом, развивая деятельность здесь, никак не могу. Что я делал?

Я с 2008 года заключаю договоры как юридическое лицо на оказание услуг, а по-другому я свою деятельность вести не могу. По факту я являюсь коммерсантом, который оказывает услугу, а не создает объект произведения искусства. Гражданская правовая форма не проработана и создает массу неудобств. Обладая здесь какими-то ценностями, человек должен понимать, что они на этой территории условны и не опираются ни на какие законодательные нормы. То есть он обладает чем-то, что на территории РФ не признается таковым, юридически это не искусство, значит, с ним можно поступать так, как бы никто в мире с ним не поступил. Это большая сложность.

Также люди творческих профессий не понимают, почему они у нас работают либо по найму, либо организовывают свой бизнес, потому что это вообще в корне свободная профессия, которая имеет свой налоговый режим, свой режим отчетности… Здесь же это либо коммерсант, либо наемный работник. В случае коммерсанта он отвечает всем своим имуществом за то, что он делает. И с него спрашивают не по эстетическим канонам, а фактически о выполненной работе. В таких юридических условиях я не знаю, как человек здесь будет это делать. Ведь итог всех споров, если переговоры не помогли, это судебное разбирательство. Закон изначально не подразумевал фотографию как искусство.

Зачем человек будет готов покупать то, что не является ценностью на этой территории. Зачем? Пусть покупают, хорошо, но что дальше происходит с этим ресурсом?

— Получается, грантовая поддержка фотографов у нас невозможна?

— Тем более, что сейчас могут начать разговоры, что это резиденты, НКО, и придется отвечать за этот вопрос серьезно, потому что никто же не верит, что они занимаются творчеством.

— Мы говорили о том, что для развития искусства у художника должен быть человек, который его финансирует.

— Это единственно правильный путь. Самоидентификация и самоатрибуция возможна только через произведение искусства.

— Хорошо. К примеру, есть наш олигарх и раздает гранты фотографам и художникам. Он это потом может конвертировать за границу?

— Мне кажется, да, но в этой схеме надеяться на прибыль не стоит.

— Мы же говорим опять о культурной миссии: человек с деньгами понимает, если он их не использует, то потеряет какое-то количество денег.

— Если у меня будут деньги и проведут законодательные нормы, которые поставят искусство на совершенно другой этап в российском государстве, то все получится. А если будут только деньги, то не получится ничего. Потому что художники будут вынуждены, возвращаясь на территорию России, подчиняться его законодательству, а это совершенно невозможно. Сейчас везде оказывается услуга, это сервис, а не искусство.

Мы прекрасно понимаем, что в нынешней ситуации изменить законодательство невозможно, что можно сделать? Понятно, что человек не сможет его изменить ни за какие деньги.

Я сделал выводы, я с этим живу уже два года. Что можно сделать здесь? Отстаивать свои права, создавать прецеденты.

— Сколько времени может занять весь это процесс?

— Стандартных рецептов нет. У меня есть свое видение этого процесса: мне кажется, что на это уйдут годы. При этом нужно понимать, что большую роль играет случай. Ведь в социальном контексте современной России нет никакой иной витальности, кроме той, что возникает на злобу дня.

Какие социальные темы могут заинтересовать европейское общество? Только пиковые. Мне в голову не придет снимать какой-то проект о Pussy Riot. Это искусственный проект, отработавший свое. Поскольку он искусственный, от него быстро отворачивается интерес.

Стилистику можно определить и в этом ключе работать. А тема, сама русская материя? Мы же ничего не имеем, кроме искусственной скрепы, жидки настолько, что их взять за нормальную тему невозможно. Надо копать глубже, а куда глубже? Мы нароем такие болячки, что никому не пожелаю такого добра, разрыть болячки нашей страны и показать их всем.

— А войти в их контекст с вечным, с великим?

— Можно. Но это будет означать автоматически, что такое понятие, как «русский фотограф» и «русский художник» перестает существовать. Кого-то это пугает, кого-то нет. Просто это нужно принять за факт, что человек будет с осознанием, с парадигмой проблем совершенно иной, чем мы, находящиеся здесь. С философской точки зрения вопрос идентичности этого человека сейчас и спустя пять лет — он остается открытым, потому что нельзя сказать, что это тот же самый автор и человек, он изменится за это время и очень сильно.